Йозефу было не по себе, но он не подавал виду - как и полагалось полицейскому медиуму. Который, к тому же, был единственным в кабинете невитом. Все остальные, - старший детектив Марина Вранич, детектив Броз и медиум Праляк, - были вектами: заметно выше Йозефа, крепче и сильнее физически. Любой из них мог одолеть его, всего лишь применив телекинез - Йозеф не мог ответить даже этим.

 Впрочем, опасаться не стоило. Они занимались расследованием нового, сложного дела, и Йозеф был частью их команды. Медленно тянулось дождливое утро, следственная группа собралась в тесном кабинете Марины: обычно она допрашивала здесь свидетелей, а Йозеф печатал на пишущей машинке отчеты. Стол Марины располагался возле двери, а Йозеф, поблескивая очками, ютился в противоположном углу - возле шкафа, набитого материалами текущих дел и необходимыми уликами. Черные волосы с волнистой челкой, черный костюм-тройка и стройное телосложение делали Йозефа похожим на молодого ворона. Египетский крест в правом ухе и лаково-черные ногти лишь усиливали это сходство.

 Явившись к восьми часам утра в Управление полиции Загреба, хмурый Йозеф стал свидетелем поспешных приготовлений: выкатив из угла пробковую доску на колесиках, Марина прикалывала к ней фотографии юношей. Все были сняты на фоне ростомера, каждый держал в руках черную табличку с личными данными - фотографии явно были сделаны после ареста.

- Новое дело? - спросил Йозеф. Сняв черную шляпу, он аккуратно повесил её на вешалку в углу – рядом с серой шляпой Марины.

- Ага. Проститутки из Красного квартала. Если хочешь попить кофе, то у тебя десять минут.

 Марина Вранич была старше Йозефа почти на пятнадцать лет - а ведь ему было уже тридцать. Пока её муж-невит сидел дома с их вторым ребенком, Марина проводила дни в Главном управлении полиции, будучи сотрудником Отдела особых расследований. Свидетели-невиты побаивались Марину: та была крупной и высокой вектой, с русыми волосами до плеч и уставшим лицом. Свободные серые брюки, рубашка без галстука и шерстяной жилет в ромбик придавали ей расслабленный вид - она напоминала скорее преподавателя, чем детектива.

 Повесив на вешалку черное приталенное пальто – бок о бок с бежевым плащом Марины, Йозеф взглянул на фотографии - их было семь. Все юноши носили асимметричную стрижку с волнистой челкой, все были в очках. Одежда, попавшая в кадр, красноречиво говорила об их профессии: прозрачные рубашки, кожаные портупеи, чокеры с подвесками… У четверых из семи были темные волосы и карие глаза.

- Это серийник? - мрачно спросил Йозеф. Предчувствие тошноты, которое дало о себе знать, пока он ехал на работу, заворочалось в желудке, как паук. 

- Ставлю ящик пива, что да.

 За окном с блекло-зелеными жалюзи глухо шумел ливень. На массивных бетонных зданиях, будто собранных из кубов, проступили темные, как тушь, потеки влаги. Клубились свинцовые тучи, подергивались голые кроны. Йозеф сглотнул нарастающий дискомфорт. Последний день апреля начался скверно.

Марина поставила стул, на котором обычно сидела, перед пробковой доской. Йозеф заметил на столе Марины семь выцветших папок со старыми делами. Горбилась выключенная настольная лампа, возле дискового телефона лежала лупа. Марина направилась к столу Йозефа. Там горбилась точно такая же лампа, щетинилась окурками пепельница. Вишневая пишущая машинка, которую Йозеф принес из дома, выглядела в белых стенах кабинета неуместно и вульгарно.

- Я скоро вернусь, - сказал Йозеф и торопливо вышел в коридор.

 Под высоким потолком еле слышно гудели флуоресцентные лампы - признак нового века. Йозеф шел мимо тусклых деревянных дверей, поправляя на ходу служебный пропуск. Шнурок терся об шею, приминая воротник рубашки, чехол с пропуском цеплялся за лацкан пиджака. Каблуки лакированных ботинок гулко стучали по зеленому мозаичному полу.

 Перед выходом на лестничную клетку белела дверь туалета. Йозеф скрылся за ней - он намеревался вызвать рвоту. Это происходило далеко не в первый раз: Йозеф был полицейским медиумом уже десять лет и в особо сложных случаях, если видения были недостаточно четкими, принимал люцидол - таблетки, доступные лишь полицейским и военным. Одним из побочных эффектов люцидола было чувство тошноты - иногда истинное, но чаще всего ложное. Не желая принимать еще больше лекарств, Йозеф избавлялся от этого чувства естественным путем.

 В туалете витал слабый запах хлорки, по голубому кафелю разливался бледный свет потолочных ламп. В зеркалах над раковинами отражались синие двери кабинок. Йозеф направился к одной из них, расстегивая на ходу пиджак. Тихо лязгнула щеколда, пиджак повис на крючке. Йозеф снял очки в черепаховой оправе и аккуратно положил их в карман пиджака. Без очков, подчеркивающих брови, у Йозефа был рассеянный, даже беззащитный вид.

 Заправив пропуск под жилет, Йозеф закатал рукава. Правое предплечье полностью покрывала черная татуировка - колючие стебли чертополоха с зазубренными листьями и лохматыми соцветиями. На левом запястье темнел аккуратный контур полумесяца.

 Встав перед унитазом на колени, Йозеф пропихнул глубоко в горло два пальца и содрогнулся, издав гортанный, квакающий звук. Ничего не выходило. Кафель холодил колени сквозь брючную ткань. Сделав еще три попытки - на всякий случай, Йозеф вытер пальцы носовым платком и привел одежду в порядок. Теперь, когда он знал, что на самом деле его не тошнит, болезненное ощущение пошло на спад.

 Из кабинки, бликуя очками, вышел уже другой Йозеф - серьезный и собранный. Помыв руки, он посмотрелся в зеркало и не увидел ничего подозрительного. Челка не испачкалась, синеватые круги вокруг глаз не потекли. Остальную часть отражения Йозеф решил проигнорировать: бледное лицо казалось в холодном свете землистым, нос с горбинкой и загнутым вниз кончиком хищно выдавался вперед, карие глаза становились в тени почти черными. Миндалевидность и тяжелые веки не придавали взгляду дружелюбия. Йозефу не нравилось зеркало в туалете Управления - он будто смотрел на своего потустороннего двойника.

- Не удивлен, что ты здесь, - раздался вдруг сбоку знакомый голос.

 От неожиданности Йозеф вздрогнул. В туалет, не скрипнув дверью, вошел Максим Броз - детектив из Отдела нравов, высокий и жилистый, словно жердь. Как и полагалось сотруднику Отдела нравов, выглядел он строго: аккуратно причесывал темные волосы и носил свободный синий костюм, за очками в тонкой оправе холодно мерцали серые глаза. Броз был ровесником Марины. Йозеф так и не нашел с ним общий язык.

- Вы искали меня, домнул? - вежливо осведомился Йозеф.

- Нет. Я пролил газировку и хочу помыть руки, - сухо ответил Броз и прошел к соседней раковине.

 Из крана хлынула струя воды. Решив не обращать на Броза внимания, Йозеф прошелся влажными ладонями по коленям, поправил приталенный пиджак. Теперь всё точно было нормально. Запустив руку в карман, Йозеф вынул оттуда небольшой деревянный футляр. На сером бархате серебрились восемь перстней с минералами из Священной Рощи - медиумы пользовались ими, чтобы усиливать свои психометрические способности. Йозеф медленно надевал перстни: бледно-зеленый малахит, кровавый гранат, голубоватый лунный камень…

- Так и знал, что тебя назначат на это дело.

 Йозеф вопросительно посмотрел на Броза. Он заметил, что Броз оглядывает его с ног до головы – уже не в первый раз.

- Потому что у меня удвоенный психометрический диапазон? - ровным тоном спросил Йозеф.

 Броз вновь окинул его неприветливым взглядом, задержавшись на асимметричной стрижке и черных ногтях. Йозеф занервничал. Броз был на две головы выше. Если бы он решил напасть, у Йозефа не было бы шансов.

- Да. Именно поэтому, - таким же ровным тоном ответил Броз. Вытерев руки салфеткой, он выбросил влажный комок в мусорное ведро и покинул туалет.

 Йозеф прекрасно все понимал. Броз уже двадцать лет служил в Отделе нравов, он помнил период, когда производство порнографии было уголовным преступлением. Броз испытывал к Йозефу неприязнь и не скрывал этого. Причиной было не привилегированное положение Йозефа и даже не его принадлежность к невитам. Дело было совсем в другом.

Еще пятнадцать лет назад Броз арестовывал в Красном квартале молодых невитов, торгующих собой, и если это были “мотыльки”, а не “бабочки”, то зимой они носили узкие брюки и приталенные плащи - это был их способ выделиться на фоне приличных горожан, которые носили одежду свободного кроя. Если “мотылек” хотел намекнуть на свою готовность к экстриму, то он красил ногти черным и делал неряшливую стрижку. Пятнадцать лет назад невозможно было представить, чтобы так одевался обычный житель Загреба. Теперь же так выглядело молодое поколение - его наиболее толстокожие представители. Они ходили в таком виде на работу. Йозеф ходил в таком виде по коридорам Управления полиции. Всё менялось слишком быстро. Неприязнь Броза не требовала объяснений.

Надев оставшиеся перстни на пальцы правой руки, Йозеф спрятал опустевший футляр в карман пиджака. Под бледным светом ламп блеснули янтарь, бирюза и красно-синяя пара опалов. Сосредоточенно нахмурившись, Йозеф поправил волосы и покинул туалет. День предстоял нелегкий.

 Когда Йозеф вернулся в кабинет Марины, держа в руке картонный стаканчик с кофе, все были уже в сборе. Под потолком горела флуоресцентная лампа. Броз сидел на крайнем стуле справа, ближе к окну. Слева от Броза сидел Роман Праляк - медиум, работающий под его началом. Ему было за пятьдесят, но он пока не желал уходить в отставку. На лацкане его серого костюма висел служебный пропуск. Короткие пальцы были унизаны перстнями с минералами.

- Доброе утро, коллега, - кивнул он Йозефу.

- Рад вас видеть, домнул, - тепло улыбнулся Йозеф.

 Между ними было много общего. Праляк был невысоким, уделял своей внешности чуть больше внимания, чем ожидалось от векта, и тоже любил смотреть фильмы ужасов. Если бы не коренастое телосложение и смуглая кожа, Праляк мог бы сойти за родственника Йозефа: у обоих были густые черные волосы, карие глаза и горбинка на носу. Десять лет назад, когда Йозеф был еще новичком, Праляк дал ему немало советов, которые до сих пор помогали Йозефу в работе.

 Марина стояла возле пробковой доски с фотографиями. Заняв единственный свободный стул, который был дня него высоковат, Йозеф глотнул горячий кофе и приготовился слушать. Он сидел косолапо, по привычке сдвинув колени, касаясь пола лишь мысками ботинок. Ливень струился по оконному стеклу, дробно бился об подоконник. Размытые очертания Загреба, слабо подрагивая, прятались за пасмурной пеленой, мокрый бетон сливался с серым полотном туч в единый бесформенный пейзаж. Йозеф слушал Марину, допивая дешевый кофе из автомата.

 Дело не предвещало ничего хорошего. За последние девятнадцать лет без вести пропали семеро юношей - невиты из неблагополучных семей, проститутки, работавшие в Красном квартале. Каждый из них был медиумом, но не получил надлежащего образования, чтобы развить свой дар.

 Поочередно указывая ручкой на фотографии, Марина называла имя пропавшего и дату исчезновения. Праляк переводил внимательный взгляд с одного молодого лица на другое. Броз, сложив руки на груди, хмуро молчал. Йозеф жалел, что не может сейчас закурить. Сходство с пропавшими действовало ему на нервы.

- Короче говоря, на нас скинули висяк, - подытожила Марина.

- И кого нам за это благодарить? - недовольно спросил Броз.

- Какого-то саванта из архива, который перебирал дела о пропавших проститутках и заметил, что некоторые из них были на одно лицо, - сказала Марина. Убрав русые волосы за ухо, она кашлянула в ладонь. На прошлой неделе Марина простыла и до сих пор не выздоровела.

- Все они были невитами, верно? - уточнил Броз.

- Да, как обычно.

 Йозеф пренебрежительно поморщился. Видовая принадлежность жертв его не удивила. Он готов был поспорить, что к исчезновениям причастен какой-нибудь вект.

- И все они имели отношение к взрослой индустрии? - продолжил Броз.

- В той или иной степени. Проститутки, фетиш-модели, порноактеры, - подтвердила Марина.

 “Это точно вект”, - мрачно подумал Йозеф. На картонных стенках стаканчика засыхала пенка.

- С кого начнем? С двух последних, которые пропали одновременно? – спросил Броз. Он всё еще хмурился, но держался теперь деловито.

- Да, это наиболее свежий след, - Марина указала ручкой на две фотографии справа. - Виктор Купина и Матей Сапега проживали и работали вместе. Искали их спустя рукава.

 Йозеф понуро уставился на пару бледных лиц, которые он уже видел несколько лет назад. Купина стоял на фоне ростомера, держа в руках табличку со своим именем, и спокойно, даже самоуверенно смотрел в объектив полицейской камеры. Резкие черты лица придавали Купине драматический вид. Рыжие волосы были темными у корней. За прямоугольными очками в черной оправе поблескивали карие глаза.

 Сапега держался иначе, в его взгляде читалась неловкость. Светлые волосы были пострижены так же, как у Купины, резко выделялись темные корни. Тонкие губы и большие голубые глаза придавали Сапеге невинный вид. Прозрачная белая рубашка и чокер с полумесяцем делали эту невинность порочной. Йозеф крепко сжал стаканчик из-под кофе, нервно закусил губу. Матей Сапега носил такие же очки, как у него.

- Они случайно не родственники? - спросил вдруг Броз. Йозеф удивленно повернул голову.

- Никогда ими не были. Но выглядеть они старались одинаково, - ответила Марина. К удивлению Йозефа, без отвращения. - Они выбрали себе псевдонимы с одной и той же фамилией - Мортен и Юхан Линд.

 Броз ничего не сказал - лишь пренебрежительно хмыкнул. Йозеф промолчал. Было очевидно, что фамилия Линд создавала видимость далеко не супружеского родства.

- Вы упомянули, что они были актерами. Где они снимались? – заговорил наконец Праляк.

- Купина и Сапега снимались для журнала “Сумерки человечества”. Несколько раз их снимал в главных ролях "Потерянный рай". Однажды они вместе играли у Антона Бабича, - без промедления перечислила Марина.

 При упоминании Бабича Броз снисходительно усмехнулся. Йозеф стиснул стаканчик с такой силой, что смятый картон тихо хрустнул - этого, к счастью, никто не заметил. Антон Бабич, он же Серпентус Константин, был печально известным загребским режиссером, который снимал экстремальную порнографию, маскируя её под фильмы ужасов. Когда Йозеф был женат на Николь, та настойчиво склоняла его к совместной связи с Бабичем. Йозеф не поддался. Неприятно этим впечатлившись, Бабич снял три фильма с нетипичными для себя названиями - излишне грубыми, совсем не поэтичными. Теперь, четыре года спустя, Бабич стал фигурантом уголовного дела, к расследованию которого привлекли Йозефа.

- Работаем как обычно. Семья, коллеги начальство, - подвела итог Марина. - Мать Купины проживает в Загребе, мать Сапеги - в деревне возле Вуковины.

- Чтобы найти всех их коллег, нужно перерыть архив непристойных материалов, - недовольно сказал Броз. - Сомневаюсь, что режиссеры так легко сообщат нам, кто снимался с этими двумя. Если у них вообще есть какая-то документация.

- Купина и Сапега снимались после легализации. Документация должна быть, - успокоила его Марина. - Но придется потратить время на разговоры.

 Йозеф нерешительно прикусил губу. Посвящать Марину, а уж тем более Броза в свои нетривиальные интересы ему не очень-то хотелось. Но это могло сильно ускорить расследование. К тому же, все пропавшие были невитами и медиумами.

 “Репутация у меня уже испорчена. Хуже не будет”, - рассудил Йозеф и решил рискнуть.

- Если перебрать архив за те годы, когда снимались Купина и Сапега, можно управиться за день, - осторожно произнес Йозеф. Он смотрел на коллег, отслеживая их реакцию.

- Так они тебя туда и пустили, - возразил Броз. - Если они решат что-то скрыть, не поможет даже твоя фамилия.

 Йозеф почувствовал на себе заинтересованный взгляд Марины. Заметив, как изменилось её настроение, Праляк тоже повернулся к Йозефу - вопросительно вскинув брови, но без удивления. Броз отреагировал последним, с недоверием посмотрев на Йозефа из-под очков. Йозеф поежился. Он особенно остро ощутил, что касается пола лишь мысками ботинок.

- Я знаю, где можно снять копии с журналов и кассет, - произнес Йозеф как можно спокойнее. Теперь деваться было некуда.

 Броз смотрел на Йозефа излишне пристально. Праляк хитро улыбался, но ничего не говорил.

- Там есть всё, что нам нужно? - уточнила Марина, цепко блеснув глазами.

- Да. Там есть всё, что нам нужно, - сдержанно ответил Йозеф, надеясь скрыть свою нервозность. Он понемногу начинал жалеть о принятом решении.

- Естественно, там всё есть… - с мрачным торжеством произнес Броз. – Уверен, что там много фильмов категории "экстрем"…

- Отставить балаган, - строго оборвала его Марина.

 Сложив руки на груди, Броз самодовольно улыбнулся и откинулся на спинку стула. Тот жалобно скрипнул. Поправив очки, Броз принял обычный для себя хмурый вид. Праляк нарочито внимательно разглядывал фотографии пропавших. Это лишь усиливало возникшую неловкость.

- Мы с Йозефом поедем в квартиру Лазович, - приказала Марина, окинув коллег взглядом. - Макс, проверь квартиру Бабича. Пусть Праляк поищет следы.

- Слушаюсь, шеф, - без энтузиазма откликнулся Броз.

 Кабинет он покинул, не попрощавшись с Йозефом - иного тот не ожидал, особенно теперь. Праляк удалился с обычной для него вежливостью, которая, кажется, была искренней. Марина подошла к вешалке и надела свой плащ.

- Ты не удивлена? - нерешительно спросил Йозеф. Он сидел на стуле, тесно сдвинув колени, сжимая в руках мятый стаканчик.

- У тебя дома есть отдельная комната, где ты смотришь телевизор, и там стоит шкаф с непрозрачными дверцами. Весь Загреб знает, в какие бары ты ходишь и что ты там ищешь, - сказала Марина из-под шляпы. – К тому же, я бываю у тебя в гостях и однажды заметила за телевизором хлыст для верховой езды. А вот конюшни возле твоего шикарного особняка я что-то не заметила.

- Я не доверяю лошадям, - издал Йозеф неловкий смешок. - Мой кузен в детстве занимался конным спортом и однажды сломал себе руку.

- Еще одно увлечение для богатых. Чего-то такого я и ожидала, - уловила намек Марина и сменила тему. - Чего сидишь? Пошли. Надо разобраться с этим Бабичем. Надеюсь, он не загрязнил квартиру.

 Надев пальто и шляпу, Йозеф последовал за Мариной в коридор.  Он работал под её началом уже десять лет - в качестве полицейского медиума, и за это время они научились понимать друг друга с полуслова. Марина не побоялась взять под крыло кандидата, который отличался от коллег-вектов видовой принадлежностью – в его пользу говорил удвоенный психометрический диапазон. Он позволял Йозефу видеть прошлое любого места на тридцать лет назад, и ради этого Марина была готова закрыть глаза на всё остальное. Впрочем, в полицию Йозеф попал не из-за своего таланта. Мать Йозефа, матриарх графского семейства Ауэрбах, сделала несколько звонков, чтобы пристроить сына-эмансипе в полицию. История Ауэрбахов насчитывала шесть веков, уходя корнями в Эпоху Рассвета. Рене Ауэрбах обладала властью, и ей сложно было отказать.

 Серый “зенит” Марины, дешевое авто итальянского производства, дожидался её на подземной парковке - слегка округлый, с чуть скошенной крышей и выпуклыми фарами. Сев за руль, Марина открыла Йозефу дверь. Тот, стараясь не помять полы пальто, аккуратно сел в кресло пассажира. Под зеркалом заднего вида висело ароматическое саше - прозрачный мешочек с голубыми кристаллами. На приборной панели стояла статуэтка, приносящая удачу – керамический заяц, украшенный цветочной росписью.

 Марина плавно вырулила к выезду, и “зенит” покинул парковку. До сих пор шел дождь, поблескивал мокрый асфальт выездного коридора, бетонный забор с обеих сторон был темным от влаги. В будке КПП шевельнулось синее кепи дежурного, глухие металлические ворота откатились в сторону. Автомобиль выехал на боковую улицу.

 По правой стороне тянулся многоквартирный дом в три этажа, построенный больше века назад - об этом говорили кованые балконы и лепнина в виде плюща. Кое-где под слоем серовато-коричневой краски виднелся белесый от времени бетон. Йозефу нравился стиль Индустриального века, но если бы ему предложили жить в таком доме, он бы отказался. Ему не хотелось каждый день видеть из окна бетонную громаду Главного управления полиции - серую, давящую, разлинованную режущими выступами. Йозеф проживал в Старом Титановаце - районе, который незаметно перетекал в пригород Загреба. Йозефу принадлежал особняк “Красный пион”, окруженный садом, густыми кронами деревьев и высоким забором из темно-серого кирпича.

 Марина свернула на оживленный Президентский проспект. По лобовому стеклу, собирая струящиеся капли, ползали дворники. Тлели красно-зеленым светофоры, текла в обе стороны пестрая река из автомобилей: лакированных и матовых, крупных и юрких, старых и новых. В лужах тротуаров, в стеклянных витринах кафе и магазинов отражались пешеходы, прячущиеся под разноцветьем зонтов. По крыше “зенита” монотонно стучал дождь, вразнобой гудели клаксоны.

 Йозеф знал, что Марина везет его в исторический центр Загреба - Старый город, где пропавший без вести порнорежиссер Серпентус Константин арендовал квартиру для своей любовницы Моник, которая исчезла без следа одновременно с ним. В материалах дела значились их настоящие, не такие эффектные имена - Антон Бабич и Ольга Лазович.

 Такие же звучные псевдонимы были и у пропавших проституток из нового дела, над которым Йозеф теперь должен был работать вместе с Брозом. Виктор Купина и Матей Сапега поначалу были известны клиентам как Тео и Кай. Начав сниматься в порнографии, они взяли себе новые псевдонимы - Мортен Линд и Юхан Линд. Йозеф отчетливо помнил, что видел Купину и Сапегу в каких-то фильмах и фотосессиях – запомнились они ему из-за одинаковых стрижек, схожей одежды и инцестуозного подтекста. Фильм Бабича, где снимались Купина и Сапега, Йозеф вспомнил наиболее подробно, но его это не радовало.  

Йозеф нахмурился. Ему не хотелось думать об этом деле больше необходимого. Вынув из кармана портсигар и зажигалку - серебряные, с бензиновым отливом, Йозеф сжал зубами сигарету и надавил на кнопку зажигалки. Спираль налилась красным, к потолку пополз сизый дым. Марина приоткрыла окна, пахнуло влажным асфальтом. Йозеф глубоко затянулся.

- Может, это было парное самоубийство? - с надеждой спросил он.

- Ты про Бабича и его актрису?

- Нет. Про Купину и Сапегу.

- Если бы… Судя по отчету из старого дела, у них в холодильнике стояла трехлитровая кастрюля с гуляшом.

 Йозеф мрачно вздохнул. Он вновь затянулся и выпустил дым в окно, за которым просыпался административный квартал. В лужах подрагивали яркие кляксы неоновых вывесок, зеленые кресты аптек, алые сигилы эзотерических лавок. Тянулись к небу жилые комплексы из гладкого бетона, скручивались тонкими кольцами спирали наземных парковок. На общих балконах мокли под дождем густые заросли вьющихся растений.

 “Зенит” остановился, пропуская пешеходов. Йозеф задумчиво уставился в окно. На фоне сырого бетона и красного всполоха светофора слабо виднелось призрачное пятно: моложавое лицо в очках, янтарный огонек сигареты и черные волосы - чуть прикрывающие правое ухо, лежащие слева длинными волнами. День начался совсем недавно, но Йозеф успел увидеть похожую стрижку уже семь раз - на фотографиях пропавших медиумов. Все они, хоть и вынужденно, вели распутный образ жизни. Закусив губу, Йозеф отвернулся от окна и уставился перед собой. Светофор вспыхнул зеленым, “зенит” мягко тронулся с места.

- Бабич действительно снимал про тебя фильмы? – спросила Марина. В её голосе слышалось неприкрытое любопытство.

- Сложно сказать, - вымученно улыбнулся Йозеф. - Он всего лишь одевал актеров в черные костюмы и надевал на них очки, так что нельзя утверждать, что они играли именно меня.

- Но ты считаешь иначе, верно?

- Я развелся с Николь из-за того, что она пыталась склонить меня к тройничку с Бабичем, - помрачнел Йозеф. - Я, естественно, отказался. Сказал, что не желаю иметь ничего общего с этим человеком. А Николь настаивала, что третьим должен был быть именно Бабич.

- И эти фильмы вышли после вашего развода, не так ли? – проницательно спросила Марина.

- Ага. В одном из них персонаж, очень похожий на меня, становится наркоманом и совершает суицид. В другом фильме похожего персонажа похищает маньяк, который ампутирует ему конечности. В третьем фильме ему тоже что-то ампутируют, но уже в госпитале.

- Ты же знаешь, что в фильме про маньяка жертв играли Купина и Сапега?

- Да. Именно об этом я сегодня и вспомнил, - бесстрастно произнес Йозеф. – Купина, судя по всему, играл меня. А Сапега просто шел с ним в комплекте.

 Пару лет назад Йозефу пришлось посмотреть фильм под названием "Просроченное мясо", чтобы понять, подавать ли на Бабича в суд. Сюжет был простейший - серийный убийца в маске свиньи похитил двух юношей, чтобы держать их в плену на заброшенной скотобойне. Актеру, похожему на Йозефа, досталось больше всего: маньяк придушивал его самодельной гарротой из провода и молотка, насиловал до рвоты и в итоге подверг ампутации конечностей. Серпентус Константин был одержим ампутацией. Йозеф полагал, что кто-то из его старших родственников стал калекой во время войны с Сербией.

 Содержание фильма заставило Йозефа занервничать. Название скорее оскорбило, чем напугало. Но было ясно: доказать, что один из главных героев - это Йозеф-Натаниэль Ауэрбах-Сапольски, не удастся. Йозеф решил ничего не делать - мало ли в Хорватии брюнетов с плохим зрением. К тому же, ему не хотелось радовать Бабича какой-либо реакцией. Ткнув окурком в пепельницу, Йозеф усмехнулся. Теперь, спустя два года, это решение неожиданно сыграло в его пользу: если бы он тогда подал на Бабича в суд, его бы сейчас не подпустили к раследованию.

- Если ты сфальсифицируешь результаты осмотра, я лично запру тебя в камере, - пошутила Марина.

- Да ладно тебе. Это же Бабич. Мне не придется ничего фальсифицировать.

 Серый “зенит” пересек улицу Никшича, тянущуюся через Загреб вдоль берега Савы, и заехал на мост. Далеко внизу, за толстыми тросами мелькнул багровый гранит набережной. Капли били по речной глади, на свинцовых волнах дрожала мелкая рябь. В воздухе пахло мокрым бетоном.

 Йозеф посмотрел перед собой. Правый берег Савы пестрел голубыми, мятно-зелеными и бледно-красными фасадами трехэтажных домов с черепичными крышами - особняками эпохи Реставрации, ныне поделенными на отдельные квартиры. Когда “зенит” пересек мост и поехал прямо по проспекту Костелац, Йозеф собрался с мыслями, настраиваясь на рабочий лад. Где-то тут, среди помпезных домов с колоннами, кованых уличных фонарей и голых деревьев совсем недавно проживала Ольга Лазович. Где она находилась сейчас - было неизвестно. Йозефу нужно было выяснить, куда пропала Лазович. Или хотя бы как она пропала.

 Пока “зенит” петлял по узким улицам Старого города, Йозеф успел выкурить еще одну сигарету. Наконец Марина припарковалась возле тротуара, перед бледно-сиреневым особняком в три этажа. Крыльцо с сероватой лепниной опиралось на пару витых колонн, по обе стороны от него стояли пестрые скульптуры в допожарном стиле - стальные павлины, покрытые зеркальной краской. Двустворчатая деревянная дверь с цветочной резьбой была высокой даже по меркам вектов. Йозефу стало не по себе. Особняк, где снимала квартиру пропавшая Ольга Лазович, напоминал уменьшенную, ветшающую версию поместья Липовац, где благополучно проживали родители Йозефа и его старшая сестра, соблюдающая целибат.

 Марина вышла из машины, Йозеф последовал за ней. Поднявшись по гранитным ступеням крыльца, Марина потянула на себя тяжелую створку двери. Йозеф юркнул следом и оказался в вестибюле. Мраморный пол в бело-зеленую клетку, пыльно-сиреневые стены с бронзовыми бутонами фонарей, широкая лестница с коваными перилами, уходящая вверх квадратной спиралью - двести лет назад это было роскошью. Теперь же подобные интерьеры ветшали и считались излишеством, однако в цене почему-то не падали. Йозеф скривился.

- Что с лицом, домнул граф? – усмехнулась Марина. - Не привыкли бывать в бедных домах?

- Если бы я был скандальным порнографом, то снял бы для своей любовницы нормальную квартиру в Бетонаре, - буркнул Йозеф. - Этот особняк скоро развалится.

- Да ладно тебе, - осадила его Марина, поднимаясь по лестнице. - Лазович выросла на ферме в глуши, для неё этот дом – воплощение богатства.

- Правда? – кратко спросил Йозеф. Он немного запыхался, но пытался это скрыть.

- Отец выгнал её из дома, когда ей исполнилось шестнадцать. Жила в дешевых мотелях, подсела на наркотики, начала работать в Красном квартале, - объяснила Марина. – Бабич познакомился с ней на вечеринке, они начали сожительствовать. Потом он стал снимать её в своих фильмах. 

 Йозеф промолчал. Биография Лазович была для Красного квартала обыденной: неблагополучная семья, наркозависимость, проституция. В том, что Лазович стала порноактрисой и попала в студию “Макабр”, не было ничего удивительного.

 Наконец Марина остановилась на третьем этаже. Тяжелая дубовая дверь, ведущая в квартиру Лазович, была перечеркнута черно-желтой полицейской лентой. На лестничной площадке пахло табаком и сыростью. С облегчением переводя дух, Йозеф наблюдал за тем, как Марина срывает с двери полосатую ленту и проворачивает в замке ключ. Металл замка блестел новизной, он был чуждым этому месту.

 Марина исчезла в полумраке квартиры. Йозеф проскользнул внутрь и притворил за собой дверь. Щелкнул выключатель, под высоким потолком загорелся цветок люстры, осветив прихожую: темно-синие стены, коричневый паркет, кованая вешалка для одежды. Над полкой для обуви висело большое зеркало в бронзовой раме.

 Марина прислонилась к двери ванной, сложив руки на груди. По темному дереву за её спиной вился цветочный узор.

- Ты знаешь, что делать, - сказала Марина.

 Йозеф прошел вглубь прихожей и встал так, чтобы видеть входную дверь. Это было единственное место, через которое Лазович могла покинуть квартиру – добровольно или по принуждению. Йозеф сосредоточенно нахмурился. Его взгляд остекленел и затуманился, зрачки расширились. Поверх прихожей наслаивались друг на друга полупрозрачные моменты прошлого: Лазович укладывала перед зеркалом фиолетовые волосы с челкой, бегло осматривала квитанцию за электричество, запихивала в полку для обуви туфли на массивном каблуке. Выглядела Лазович жертвенно - щуплое туловище с небольшой грудью, аккуратный нос, большие серые глаза. В том, что Бабич выбрал именно её, не было ничего удивительного.

 Жила Лазович на удивление одиноко. Она подкрашивала темно-красные губы, выносила на лестничную клетку блюдце с молоком, впускала в квартиру водопроводчика. Бабич на пороге пока что не появился.

 Впрочем, не только это тревожило Йозефа. Видения были отчетливыми. Человеческие силуэты не подергивались, голоса не сливались в неразборчивую стену шума, перед глазами не стоял серый зернистый туман. Начинающий медиум счел бы это хорошим знаком. Опытный медиум знал, что чистый эфир нередко сопровождает спонтанные, наиболее грязные убийства.

- Видения чистые, - сообщил Йозеф, глядя перед собой неживым взглядом.

 Марина хмыкнула. Йозеф не сомневался, что она подозревает Бабича – невиты часто становились жертвами любовников-вектов.

- Ты уверен? Никакой пыльцы?

- В прихожей её точно нет.

 Если бы Бабич планировал похитить или убить Лазович, он бы обработал квартиру кварцевым порошком, который можно было купить либо у частного лица, либо на черном рынке в Лике - это был единственный способ загрязнить видения медиумов, которые будут осматривать место преступления.

- Найди момент, когда Бабич посещал квартиру в последний раз, - приказала Марина.

 Йозеф послушно сконцентрировался. Таких моментов оказалось меньше, чем ожидалось. Йозеф принялся перебирать все фрагменты прошлого, где хотя бы раз мелькал Бабич: полноватый, с жидкими темными волосами, в дорогих костюмах с ярким галстуком. Четыре года назад, когда Йозеф встретил Бабича на вечеринке в особняке "Содом", тот выглядел лучше - на свои сорок лет. Теперь же у него были мешки под глазами и землистое лицо, будто он долго болел. Йозеф безжизненно смотрел на входную дверь. Бабич провожал пьяную Лазович до порога, приезжал к ней с бутылкой шампанского, накидывал ей на плечи черную шубу. Так было до понедельника.

- Нашел, - сухо сообщил Йозеф. Марина заинтересованно склонила голову набок.

 Глаза Йозефа почернели от разбухших зрачков. Призрачные силуэты налились цветом, их сложно было отличить от живых людей – словно они находились здесь, не замечая посторонних. В прихожей вполсилы горела люстра, из зала доносились звуки телевизора – показывали вечерние новости. Лазович, одетая в длинный шелковый халат с журавлями, торопилась к двери, цокая домашними туфлями по паркету. Её глаза были густо подведены черным. Йозеф прислушивался к каждому звуку. Лазович встала на цыпочки и посмотрела в глазок. Поежившись, она открыла дверь. В прихожую вошел Антон Бабич – в расстегнутом плаще, с надвинутой на глаза шляпой, с кожаным портфелем в руке.

- Ты почему не открываешь? – нервно спросил Бабич.

- Извините. Я задремала, - тихо ответила Лазович.

 Бабич поиграл желваками, уставившись перед собой. У него подрагивали пальцы, нездорово блестели впалые глаза. Судорожно вздохнув, Бабич закрыл за собой дверь и серьезным тоном произнес:
- Собирай вещи. Только самое нужное. У тебя пять минут.

- В чем дело, домнул? Что-то случилось?

- Пока еще нет. Но мы должны уехать. Если я уеду один, они доберутся до тебя. Я не могу этого допустить.

- О ком вы говорите, домнул? – с опаской спросила Лазович.

- О людях из правительства, - нахмурился Бабич. - Давай, собирайся уже. Я потом всё объясню. Не хочу, чтобы нас подслушала какая-нибудь псина.

 “Если бы ты знал, какая именно псина будет тебя подслушивать, ты бы так не выражался”, - не без злорадства подумал Йозеф.

 В спальне хлопали дверцы шкафов, цокали туфли Лазович. Бабич ждал, нервно переступая с ноги на ногу. Глаза бегали по сторонам, мелко дергалась челюсть. Бабич крепко сжимал ручку портфеля, будто там лежало что-то важное.

- Что там? - спросила Марина.

- В понедельник вечером сюда пришел Бабич. Он приказал Лазович собирать вещи, - кратко изложил Йозеф. - Сказал, что они должны уехать. Упомянул, что его ищут люди из правительства. Лазович пошла в спальню за вещами.

- Бабич упомянул, куда они собираются?

- Пока нет, - ответил Йозеф. В спальне призрачно шумела Лазович, Бабич стоял в прихожей и озирался по сторонам.

- Я готова, домнул, - торопливо выбежала к нему Лазович.

У неё на плече висела пухлая кожаная сумка - недостаточно большая, чтобы привлечь внимание, но весьма вместительная. Оделась Лазович так, чтобы не выделяться из толпы: белая блузка, серая юбка ниже колен, черные сапоги. Фиолетовые волосы она спрятала под капюшоном черного пальто.

- Пошли. У нас мало времени, - приказал Бабич.

 Придержав дверь, он выпустил Лазович на лестничную клетку и вдруг обернулся. Йозеф непроизвольно задержал дыхание. Ему казалось, будто Бабич смотрит прямо на него – сосредоточенным, тяжелым взглядом. Бабич странно дернул сжатыми губами, вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. Щелкнул замок. Торопливый стук шагов раздавался еще несколько секунд, но быстро растворился в тишине.

- Лазович вышла из спальни с сумкой среднего размера. Она оделась, как офисный клерк, - доложил Йозеф.

- Значит, Бабич предполагал, что у него могут начаться неприятности. И заранее предупредил Лазович, чтобы та была готова… - сделала вывод Марина. - Ты заметил какие-нибудь странности?

- Она называла его “домнул”, - ответил Йозеф. Он понимал, что это может значить.

- Неудивительно. У них были отношения раба и господина.  

- Если бы мне приказали поехать неизвестно куда, я бы убежал в ближайший магазин и вызвал полицию. Несмотря на всё, что было раньше, - буркнул Йозеф. - Он просто навешал ей лапшу на уши, вот и всё.

- Навешал, конечно, - согласилась Марина. - У него все любовницы не старше двадцати. Он специально выбирает тех, кого легче обмануть.

- Мне осмотреть другие комнаты?

- Зал и спальню. Остальные пока не трогай, мы сюда еще вернемся.

 Расстегнув пальто, чтобы было не так душно, Йозеф прошел в зал. Ничего полезного он там не обнаружил. Лазович поливала высокие растения в горшках, расставленные вдоль темно-синих стен, смахивала пыль с хрустальной люстры, дремала на диване под приглушенное бормотание телевизора на ножках. Но всё это осталось в прошлом. Растения повесили кожистые листья, выключенный телевизор молчал, а Лазович была неизвестно где. Возможно, её на данный момент больше не было вообще.

 Окинув сочувственным взглядом чахнущие монстеры и фикусы, Йозеф направился в спальню. В окружении таких же темно-синих стен, под высоким потолком с цветочной лепниной, занимала большую часть комнаты широкая кровать. Лазович меняла грязные простыни, покорно отдавалась Бабичу, спала, размазывая макияж по зеленым атласным подушкам. Справа теснился в углу стеллаж с виниловыми пластинками. Лазович сидела в мягком кресле, подогнув под себя ноги, и с закрытыми глазами слушала музыку.

 У Йозефа защемило в груди. Он тоже любил слушать пластинки, он тоже делал это, сидя в кресле, понемногу сползая в дрему. Сморгнув подступающую тоску, Йозеф осмотрел другую часть спальни. На туалетном столике тускло мерцали флаконы духов, пара черных виниловых перчаток, тяжелый гранатовый браслет… Окно наполовину скрывалось за зелеными шторами.

 Слева от окна стоял громоздкий шкаф с зеркальными дверцами. Все они были распахнуты. В беспорядке валялись платья, юбки, туфли…. Взгляд Йозефа остекленел. Лазович, одетая в черное пальто, выгребала из сейфа деньги, документы и драгоценности.

- Нашел что-нибудь? - донесся из зала голос Марины.

- Лазович забрала из сейфа все драгоценности и деньги, - сообщил Йозеф.

- Это хорошо. Если что, проверим ломбарды, - возникла Марина в дверном проеме. - Пошли вниз. Надо посмотреть, на чем они уехали и куда.

 Покинув квартиру Лазович, Йозеф облегченно вздохнул. Марина заперла дверь на ключ, вновь наклеила полосатый крест полицейской ленты и направилась вниз. Йозеф последовал за ней, застегивая на ходу пальто. Эхо их шагов отражалось от выцветших стен цвета сирени. Йозеф видел, как торопливо спускаются по лестнице Бабич и Лазович. Бабич напряженно молчал, Лазович не задавала вопросов. Йозеф проводил взглядом их призрачные фигуры, скрывшиеся за тяжелыми двустворчатыми дверьми.

- Как думаешь, он действительно поклоняется змеям или это просто игра на публику? - спросила Марина, спускаясь по лестнице.

- Если бы он поклонялся змеям, то хранил бы это в тайне, - недовольно сказал Йозеф. - Бабич строит из себя серпента лишь для того, чтобы продавать свои посредственные фильмы за бешеные деньги.

- И у тебя эти фильмы, как я понимаю, есть.

- Мне нужно было их посмотреть, - буркнул Йозеф, не вдаваясь в детали. Он не хотел, чтобы его подслушал какой-нибудь медиум.

- А фильмы “Потерянного рая” ты коллекционируешь из любви к маргинальному искусству, - усмехнулась Марина. - Впрочем, хорошо, что они у тебя есть. Не люблю допрашивать порнографов. Даже если у них всё легально, они постоянно что-то недоговаривают.

 Йозеф решил не продолжать диалог - ситуация и без того была неловкой.

 Тяжело скрипнув дверью, Марина вышла на крыльцо и остановилась. Глухо шуршал дождь, мертвенно блестел мокрый асфальт, серый "зенит" размытыми кляксами отражался в лужах на тротуаре. Йозеф остановился сбоку от Марины. Марина осматривалась. Йозеф молчал, пряча озябшие руки с перстнями в карманах пальто. Он надеялся, что ему не придется ходить вокруг особняка, пачкая грязью ботинки.

- Посмотри, куда они пошли. Или поехали, - приказала Марина.

 Йозеф всмотрелся туманным взглядом туда, где сейчас был припаркован “зенит”. Чуть поодаль стоял полупрозрачный “орион” – дорогой венгерский автомобиль: лаково-черный, излишне длинный, с хромовыми колпаками. Бабич, не говоря ни слова, занял место водителя. Лазович села справа от него и поставила сумку себе на колени. "Орион" черной каплей свернул на соседнюю полосу и поехал на юг - в сторону благополучных спальных районов.

- Они сели в черный “орион” и поехали в сторону Грижичей. Бабич был за рулем, - доложил Йозеф.

- Номер из трех восьмерок?

 Йозеф кивнул.

- Это его машина, - подтвердила Марина и нахмурилась. – Грижичи… Не нравится мне это.

 Продолжать мысль Марина не стала, направившись вместо этого к “зениту”. Йозеф шел за ней, его ботинки хлюпали по лужам на подъездной дорожке. Забившись в пассажирское кресло, Йозеф поправил влажную шляпу и закурил.

- Сейчас поедем за ними, - сказала Марина, трогаясь с места. – Смотри внимательно.

- Надеюсь, они уехали недалеко, - устало произнес Йозеф.

- Очень в этом сомневаюсь.

 Дождь шуршал по крыше автомобиля, дворники лениво ползали из стороны в сторону, смазывая капли. Йозеф напряг внутреннее зрение. Его взгляд вновь остекленел, зрачки расширились. Призрачный "орион" доехал до перекрестка, обрамленного голубыми и зелеными особняками, немного постоял на светофоре и свернул налево, не доезжая до бронзового памятника варлорду Гаврану – тот возвышался на узорчатом постаменте, держа в руках штандарт с семейным гербом.

- Перед памятником налево, - указал Йозеф. - Может, мне осмотреть места, где они останавливались?

 Скоростные автомобили, вошедшие в обиход восемьдесят лет назад, усложнили полицейским медиумам работу. Если преступники хотели обсудить что-то скрытно, то делали это, пока один из них был за рулем. Даже если бы медиум прошел по их маршруту и осмотрел каждый метр пути, то уловил бы лишь отдельные слова, из которых нельзя было собрать связный диалог. Йозеф был убежден, что Бабич и Лазович придерживались той же тактики. Впрочем, оставался шанс, что они могли случайно что-то упомянуть, пока пропускали пешеходов.

- Не сейчас. Сначала посмотрим, куда они уехали.

- Возле храма направо, - произнес Йозеф, провожая "орион" пустым взглядом.

 Марина свернула на улицу Фенек. Кованая ограда храма сверкнула позолотой, на храмовом холме вспыхнула желтая россыпь хризантем. В угловатом бетонном портале блеснули на стальных дверях сигилы солнца. Такие же сигилы, - жирная точка и три пучка лучей, замкнутые в круг, - золотились на толстых шестах по обе стороны портала. Под дождем мокли на шестах желтые ленты, тускло мерцали золотистые колокольчики и прозрачные бусы. Йозеф нахмурился. Он редко посещал храмы. Частично из-за того, что ему не нравился йодистый привкус молока, которое нужно было пить перед медитацией. В основном, из-за своего атеизма. Единственным исключением была лишь годовщина смерти Виты Сапольски - тети, которая воспитывала Йозефа и поощряла его необычные устремления.

- Мимо кинотеатра, прямо, - сосредоточенно произнес Йозеф. В его руке дымилась сигарета.

 На этом перекрестке Бабич решил не сворачивать. Проехав мимо кинотеатра с угловатым бетонным фасадом, "орион" направился туда, где начинались Грижичи – район для среднего класса, возведенный полвека назад. Кубические шестиэтажки отличались друг от друга лишь оттенком коричневых кирпичей, зато жизнь здесь была безопасной.

- Мне вчера показали один из фильмов, где снималась Лазович, - заговорила Марина, поворачивая руль. - Сначала её заставили целоваться с какой-то женщиной, а потом изрезали бедра и изнасиловали в душевой.

 Йозеф хмыкнул. В “Просроченном мясе” была похожая сцена: Виктор Купина, играющий Йозефа, испуганно целовался с другим пленником маньяка, более юным и симпатичным, которого играл Матей Сапега. Видимо, это был один из любимых сюжетов Бабича – после, естественно, ампутации конечностей.

- В финале ей отрезали ноги. Если бы Броз это посмотрел, его бы инфаркт хватил, - подытожила Марина.

- А он что, еще не смотрел? – удивился Йозеф.

- Нет. Сказал, что был занят. Они всё еще едут прямо?

- Ага.

- Хреново… - нахмурилась Марина.

 Йозеф не упускал "орион" из виду. Тот скользил по узкой улице, окаймленной аккуратными частными домами из кирпича: серыми, коричневыми, зелеными - с высокими коваными заборами, голыми палисадниками и черепичными крышами. Железные завитки тускло мерцали под дождем, в палисадниках пузырились лужи. Это был Зеленый Гай - продолжение Грижичей. Здесь тоже было безопасно, но Йозеф, как и многие сотрудники полиции, этот район недолюбливал.

 Единственная дорога, ведущая из Зеленого Гая за пределы Загреба, пролегала через Брезовицу – пригород, расположенный в зоне естественного загрязнения. В почве Брезовицы было настолько много остаточного кварца, что медиумы здесь становились бесполезными, и местной полиции приходилось работать по старинке, полагаясь на патрули и показания свидетелей. Все преступники, покидающие Загреб, проезжали через Брезовицу. Если Бабич поступил также, он наверняка сменил транспорт.

- Я могу осмотреть выезд из Брезовицы, - с надеждой взглянул на Марину Йозеф. - Может, они решили не бросать машину.

- Очень в этом сомневаюсь. Придется теперь из-за этой гниды тратить время… - раздраженно произнесла Марина. - Впрочем, попытка не пытка. Посмотришь, что там.

- Может, нам выделят еще одного сотрудника?

- Для дела о пропавших шлюхах? Да ни за что.

 Йозеф промолчал. Капитан Вукша, - высокий, полноватый и временами вспыльчивый вект, возглавляющий Отдел особых расследований, - не скупился на ресурсы лишь в том случае, если преступление совершалось против приличных жителей Загреба. Когда речь шла о маргиналах, выбить из Вукши дополнительную помощь становилось тяжелой задачей.

- Я спросила, стоит ли поручить допросы и аресты тебе. Он пришел в ужас. Наверное, представил, как твоя мать разрушает его карьеру, - усмехнулась Марина, но вновь помрачнела. – Впрочем, помощь он так и не выделил. Сказал, что Броза будет достаточно.

- Если бы мама знала, что ты пользуешься её репутацией, чтобы запугивать начальство, ей бы это не понравилось, - смущенно пробормотал Йозеф.

 Его мать, Рене Ауэрбах, действительно могла разрушить чью-то карьеру. Но ей не было дела до капитана Вукши. Пристроив сына-эмансипе в полицию, Рене отстранилась от ситуации. У неё были другие заботы: управление семейным бизнесом, обучение трех старших детей-вектов, которые должны были его унаследовать, благотворительные вечера. Йозеф же делал лишь то, что умел делать. Осматривал места преступлений, заглядывал в прошлое, писал отчеты… Последнее он находил наиболее утомительным.

- Бабич до сих пор едет прямо, - невеселым тоном произнес Йозеф.

 Призрачный силуэт “ориона” ускользал далеко вперед по узкой дороге, окаймленной безлюдными полями пригорода, где тянулись в пасмурное небо белоснежные ветряки. Неряшливыми лоскутами зеленела трава, в темной земле, мокнущей под дождем, тускло блестели лужи. Кое-где вдоль дороги цвел кизил, усыпанный желтой мишурой соцветий. Вдалеке, на туманном горизонте виднелись черные очертания голого леса. Йозефу стало тоскливо. Ему не нравилась середина весны.

 Уже через пять минут "зенит" въехал в Брезовицу. Ничто здесь не намекало на криминальную активность - местная полиция регулярно патрулировала улицы. Почти все дома были четырехэтажными, построенными из бетона, но городские власти покрасили их в пастельные цвета: нежно-розовый, бледно-голубой, светло-зеленый… У продуктовых магазинов с яркими вывесками цвели кизиловые деревья, в голых клумбах стояли невысокие гипсовые скульптуры - косули, аисты и ягнята.

 Городская площадь Брезовицы, которую Йозеф видел уже не раз, до сих пор производила на него гнетущее впечатление – особенно в дождь. Бетонный козырек ратуши наваливался на колонны крыльца, здание суда щетинилось острыми вертикальными ребрами. Монолитный блок управления полиции опоясывали длинные ленты окон, перед ним понуро висел на флагштоке флаг Хорватии – насквозь промокший, отяжелевший от влаги. В центре площади сгрудились гладкие чаши отключенного фонтана.

 Марина направила "зенит" к Управлению полиции, которое располагалось справа от ратуши. Мимо фонтана шел одинокий прохожий под черным зонтом, в лужах подрагивали отражения туч и бетонных углов. Припарковавшись перед управлением, Марина вышла из машины и торопливо зашагала к крыльцу. Йозеф последовал за ней – на широкие бетонные ступени, к тяжелым стеклянным дверям, в вестибюль с высокими потолками и серой плиткой. Шум дождя за его спиной стих, сменившись гулкой тишиной.

 Марина подошла к стойке дежурного, тот сонно посмотрел на неё сквозь толстое стекло. Йозеф стоял чуть поодаль, чтобы не подслушивать. Когда Марина, поговорив с дежурным, направилась к лифту, – глава управления был на месте, - Йозеф пошел туда, где обычно пережидал такие встречи. В дальнем углу вестибюля стоял кофейный автомат, по бокам от него тянулись вдоль стен металлические скамьи. Заняв прохладное сиденье, Йозеф вынул из внутреннего кармана пальто небольшую книгу в мягкой обложке, открыл её на странице с загнутым уголком и продолжил чтение.

Это был роман “В пшеничных полях”, автор которого ребенком пережил Мировую войну, захлестнувшую Европу семьдесят лет назад. Книга притворялась военной драмой, но являлась, по сути, эксплуатационным романом. Главный герой книги, молодой невит по имени Матиаш, скитался по деревням и лесам оккупированной Польши и попадал из одной беды в другую. Скрываясь от моравских солдат, он жил в сарае у крестьянина-векта, который пользовался телом Матиаша и давал ему в обмен на это жидкую похлебку. Когда Матиаш оказывался в руках голодных крестьян, которые по какой-то причине его недолюбливали, его подвергали издевательствам: пытались утопить в выгребной яме, закапывали в землю, оставив снаружи только голову, принуждали к соитию с местной сумасшедшей. В середине книги Матиаш совершил свое первое убийство – столкнул насильника-векта в подвал с крысами. Йозеф сомневался, что детство автора прошло именно так, но было ясно, что война его психику все-таки повредила.

Матиаш сидел на телеге со связанными руками, мрачные крестьяне везли его в моравскую комендатуру. Краем глаза Йозеф заметил, как Марина выходит из лифта, отодвигая решетчатую створку. Спрятав книгу, Йозеф встал и пошел ей навстречу.

- Сказали, чтобы я позвонила завтра, - лаконично объяснила Марина.

- То есть, они готовы сотрудничать?

- Еще бы. Бабича никто не любит, кроме его любовниц. Даже его брат.

 С Шандором Бабичем, старшим братом Антона Бабича, Йозеф был шапочно знаком. Если Бабич-младший снимал экстремальную порнографию, то Бабич-старший устраивал фетиш-вечеринки для обеспеченных жителей Загреба - в одном из загородных особняков эпохи Реставрации, который теперь все знали как особняк "Содом". Не каждый мог туда попасть, но Йозефу это далось без труда.

 В ранней молодости, еще до женитьбы, Йозеф нередко посещал "Содом", чтобы выловить в толпе векта или векту. Если свидание проходило удачно, Йозеф договаривался о встречах по выходным, не требуя взамен никаких обязательств. Женившись на Николь, с которой он именно там и познакомился, Йозеф осел дома. Подав через год на развод, Йозеф вернулся к прежней жизни, но теперь одноразовых связей было гораздо больше.

- Шандор Бабич в городе? - спросил Йозеф, следуя за Мариной на крыльцо. Резко пахнуло влажным воздухом.

- Да. С ним поговорит Броз.  

 Дождь теперь всего лишь моросил. Йозефу, который должен был провести ближайший час на выезде из Брезовицы, это было только на руку. Пока Марина сидела на вросшем в землю бетонном цилиндре и ела донер, Йозеф стоял на обочине и затуманенным взглядом смотрел на участок дороги, где заканчивалось влияние остаточного кварца. Шляпа и пальто Йозефа пропитывались влагой. Машин было немного - как в настоящем, так и в прошлом. Изредка проезжали междугородние автобусы, но разглядеть пассажиров было невозможно. Черный “орион” Бабича так и не появился. Пока Марина везла Йозефа обратно в Загреб, ему удалось немного отдохнуть, но когда “зенит” пересек черту города, Марина стала останавливаться перед каждым пешеходным переходом, где Бабич и Лазович дожидались зеленого сигнала. Впрочем, к досаде Йозефа, во время этих остановок они ничего не обсуждали. Бабич и Лазович сделали всё, чтобы усложнить полиции работу.

 Проверив все спорные места, Марина наконец вернула Йозефа в Управление полиции Загреба и отправилась к капитану Вукше. Оставшись в кабинете один, Йозеф тяжело вздохнул и потер пальцами гудящие виски. Его ожидали вишнево-красная пишущая машинка, кружка с чаем и стул, который был ему не по росту - как и все стулья в государственных учреждениях, где раньше работали только векты.

 Дождь до сих пор моросил. За окном темнели от влаги массивные здания из серого бетона. Пальцы Йозефа с громким стуком прыгали по клавишам, черные ногти мелькали на красном фоне, поблескивали серебром перстни с минералами. Иногда Йозеф прерывался, чтобы сделать глоток остывшего чая или выкурить сигарету. В грязной стеклянной пепельнице скрючились три окурка.

 Описав наконец все свои видения, не принесшие особой пользы, Йозеф откинулся на спинке стула. Держа в правой руке дымящуюся сигарету, он пробежал глазами пять страниц отчета. Потом сделал это снова - он не мог допустить, чтобы в текст прокрались неточности. Коллеги-векты посчитали бы это признаком его профессиональной несостоятельности.

- Где Вранич? - раздался вдруг строгий голос Броза.

 Йозеф вздрогнул. Дверь кабинета была приоткрыта, в щели виднелось сухощавое лицо Броза над синим лацканом пиджака.

- Должна быть у Вукши, - ответил Йозеф и, помедлив, сухо добавил. - Вы могли бы и постучаться, домнул.

- Тебе нужно быть осторожнее. Сюда мог зайти кто угодно, - колко посмотрел на него Броз.

 Йозеф промолчал. Броз вошел в кабинет и занял свободный стул перед столом Марины - обычно там сидели посетители. Йозеф отложил отчет и затянулся, скрывая раздражение. Иногда ему казалось, что Броз намеренно действует ему на нервы, не выходя при этом за рамки профессиональной этики.

- Вы хотите дождаться Вранич, домнул? - с неохотой уточнил Йозеф.

- Не обращайся ко мне так больше никогда, - поморщился Броз. - Я был сегодня утром в кабинете и теперь, к сожалению, знаю, какие фильмы тебе нравятся.

- Я просто стараюсь быть вежливым, - равнодушно повел плечами Йозеф.

 Ответа не последовало. Йозеф ткнул окурком в грязное дно пепельницы, скрепил листы отчета скрепкой и положил их на край стола. Броз мрачно смотрел перед собой.

- Всё в порядке? – решился спросить Йозеф.

- Знаешь, что этот урод хранил у себя дома? – глухо заговорил Броз. – Кассеты с домашним видео.

- И что там? – похолодел Йозеф. Медленно накатывало дурное предчувствие.

- Младшая сестра Бабича. Она делает вид, будто топится в ванной, - ответил Броз, дернув уголком рта. – На новых кассетах - Лазович. Она делает то же самое.

- У Бабича есть младшая сестра?

- Была. Психически нездоровая младшая сестра. Шестнадцать лет назад она покончила с собой. Утопившись в ванной.

 Йозеф ощутил, как подкатывает к горлу дурнота. В биографии Бабича тюремных сроков не было.

- И почему же его не посадили? – напряженно спросил Йозеф.

- Бабич сказал полиции, что считал всё шуткой и не ожидал, что Анна Бабич действительно покончит с собой, - криво улыбнулся Броз. – А теперь он использует кадры со своей покойной сестрой в своих гнусных фильмах.

 Не зная что делать, Йозеф поправил очки. Он вспомнил, как Николь пыталась познакомить его с Бабичем, чтобы втянуть в интимную связь, и ему стало мерзко, будто по руке пробежал паук. Впрочем, Йозефа не удивило, что лучшим другом Николь в свое время стал именно Бабич. К сожалению, Йозеф знал, что от неё следовало ожидать чего-то подобного.

- Вы считаете, что Лазович мертва? – тихо спросил Йозеф.

- Ты чертовски прав, Ауэрбах, - Броз наконец посмотрел на него. – И еще я уверен, что её утопили.

 Йозеф тяжело вздохнул. Пока он несколько часов осматривал похожие друг на друга дороги, Броз и Праляк нашли нечто действительно важное. Йозеф же мог лишь сообщить, что след Бабича и Лазович пропал в Брезовице.

 Остаток дня прошел тоскливо. К двум часам Йозефу пришлось отлучиться в городской суд, чтобы свидетельствовать по одному из прежних дел: студентка-невит пригласила мужчину-векта в эльске, - почасовой отель, - и обезглавила его в ванной комнате. Голову студентка забрала с собой, и та две недели лежала у неё дома. Вернувшись в управление, Йозеф ответил на вопросы штатного художника, чтобы тот набросал портрет культиста, который похитил труп из городского морга. Закончился рабочий день посещением патологоанатома - Йозеф должен был опознать бандита, который мог бы многое рассказать о торговле людьми, но был, к сожалению, расстрелян членами другой банды. В Загребе хватало безумцев, культистов и просто циничных преступников, желающих обогатиться.

 Когда Йозеф выехал из подземной парковки Управления полиции, было почти девять. Через час в его особняк должна была приехать Марина - сначала ей нужно было забрать сына с чьего-то дня рождения, чтобы завезти его домой. Мрачно нахмурившись, Йозеф медленно вел сквозь ночной город, черный венгерский "сатурн" - автомобиль, который не могли себе позволить почти все его коллеги, если не считать высшего начальства. В желтоватом тумане фонарей мелькали бетонные здания, автобусные остановки и голые каштаны. По плавно изогнутой крыше стучал возобновившийся дождь, в длинном капоте и чуть тонированных стеклах пестрыми огнями отражались неоновые вывески. Йозеф ехал в тишине. Мягкий свет приборной панели падал ему на лицо, выделяя четко очерченный рот и крючковатый нос с горбинкой. В тени шляпы тускло мерцали линзы очков. Темно-синие кожаные сиденья казались в полумраке черными. Дело векта, убитого в эльске, не шло у Йозефа из головы.

 Он не раз бывал в эльске, считая это безопасным вариантом для первых свиданий, когда ему не хотелось раскрывать свой адрес или отправляться в квартиру незнакомца, где могло произойти что угодно. К тому же, Йозефу не нравились номера при фетиш-барах, которые, конечно, были функциональными, но ранили его чувство вкуса. Он предпочитал обычные, блеклые комнаты, но персонал в таких отелях требовал регистрации от обоих гостей. Портье в эльске записывал всего лишь одного гостя и выдавал ключ от нужного номера. Обычно свое имя называл Йозеф – ему было нечего терять. Тематических комнат он избегал, выбирая те, где могло бы произойти какое-нибудь бытовое убийство. Видимо, подобные мысли возникали не только у него.

Йозеф представил свой обезглавленный труп, лежащий в ванной почасовой гостиницы, и уставился на дорогу. Дождь бил по лужам, высекая из них пузыри. Черный “сатурн”, блестящий лаком, въехал в Титановац - район Загреба, где проживали обеспеченные горожане. Это была новая часть Титановаца, построенная двадцать лет назад - об этом красноречиво говорили кубические дома из шлифованного бетона и заборы из металлических прутьев, за которыми начинали цвести сады. По обе стороны дороги возвышались тонкие фонарные столбы. В этой части Титановаца, на улице Лоранта, у Йозефа тоже был дом - небольшой, подаренный ему покойной тетей на окончание школы. Пышный сад и кирпичный забор обеспечивали уединение. Йозеф жил в этом доме, пока учился в Полицейской академии на факультете криминальной психометрии. Когда тетя Вита умерла, Йозеф переехал в унаследованный от неё особняк “Красный пион”, однако дом на улице Лоранта посещать не перестал. Он приводил туда любовников, которым мог доверять.

 Старый Титановац дал о себе знать, когда строй фонарей поредел, а дорога, всё еще обозначенная на карте как улица Форинтос, углубилась в дубраву.  Йозеф аккуратно вёл “сатурн” сквозь полумрак, желтые снопы фар скользили по влажному асфальту, воздух рассекали капли. Временами дорога ветвилась вбок, к закрытым металлическим воротам, за которыми слабо просматривалась крыша чьего-то особняка.

 Уже через несколько минут на горизонте выросли глухие кованые ворота, черные с серебром. Высокий забор из темно-серого кирпича, увенчанный проволокой под напряжением, позволял увидеть лишь раскидистые кроны вечнозеленых магнолий, между которыми проглядывала бордовая черепица. Слева от ворот, в углублении забора, виднелось окно, за которым желтоватая лампа освещала мясистое лицо охранника. Йозеф притормозил, не доезжая до ворот, и дважды моргнул фарами. Черные створки сдвинулись с места и медленно откатились вбок. “Сатурн” покинул улицу Форинтос и въехал на территорию “Красного пиона”, построенного еще в прошлом веке.

 Перед Йозефом расстилалась гравийная дорога, с обеих сторон её обступали бледно-зеленые стены можжевельника и кованые столбы с изящными клетками фонарей. Вода, струящаяся по лобовому стеклу, искажала пейзаж, придавая ему сновиденческую зыбкость. В лужах подрагивали хрупкие отражения: темная зелень магнолий, золотистые брызги фонарей на черном полотне. Капли часто стучали по крыше "сатурна". Далеко впереди виднелся парадный вход в особняк - широкое крыльцо, отделанное бордовой плиткой, ведущее к двустворчатой двери.

 Проехав можжевеловую аллею, Йозеф свернул налево. В густой зелени сада цвела белыми хлопьями вишня, влажно мерцали искры фонарей. Загнав “сатурн” в гараж, Йозеф поднялся на крыльцо. Двустворчатую дверь из темно-красного металла обвивали кованые лозы, покачивалась на ветру пара старомодных фонарей. По темно-серым кирпичам прыгали острые тени. Холодный запах дождя, сырость мокрой земли и нежный аромат вишневого цвета обволакивали Йозефа, как липкая ткань. Где-то в вышине полнилось тучами ночное небо хорватской весны.

 Потянув на себя створку двери, Йозеф шагнул в прихожую. Ботинки шаркнули по коврику, каблуки стукнулись об черно-зеленую мозаику мраморного пола. Оказавшись наконец дома, Йозеф с облегчением выдохнул. Пахло теплым деревом и воском. Высоко под потолком вполсилы горела люстра, вырывая из полумрака деревянные панели вдоль стен, мшисто-зеленые обои и деревянную лестницу с резными перилами, ведущую на второй этаж. Вита Сапольски купила особняк уже в Ламповом веке, но ремонт сделала в духе Индустриального.

- Добрый вечер, домнул, - показался в темном проеме гостиной дворецкий, высокий вект лет тридцати, в очках и красном жилете.

 Йозеф нанял Штефана Гергели шесть лет назад, когда прежний дворецкий, которого все обитатели дома называли дядюшкой Иржи, вышел на пенсию по состоянию здоровья. Изучив кандидатуры, предложенные агентством, Йозеф остановил свой выбор на векте двадцати четырех лет. Когда Рене Ауэрбах увидела в доме сына нового дворецкого – высокого и подтянутого блондина, её сразу же охватили подозрения. Йозефу пришлось долго доказывать, что Штефана он выбрал лишь из-за рекомендательного письма от прежнего нанимателя – семейной пары, которая переехала в Каталонию. Рене Ауэрбах прекратила расспросы, но, судя по её взгляду, сыну не поверила.

- Здравствуй, - улыбнулся Йозеф, расстегивая пальто. - В десять часов приедет доамна Вранич. Скажи Петару, чтобы он пропустил её.

- Вы будете ужинать? – заботливо спросил Штефан. Нависая над Йозефом, он помог ему положить на полку влажную шляпу, затем повесил на вешалку пальто.

- Нет. Но когда придет Вранич, пришли в кассетную чай и какие-нибудь бутерброды.

 “Кассетной” Йозеф называл небольшую комнату, где он хранил свою коллекцию кассет и журналов, слушал по вечерам музыку и смотрел фильмы ужасов. Иногда Йозеф засыпал во время просмотра, лежа на черном кожаном диване, и если Штефан заставал его в таком положении, то накрывал Йозефа пушистым пледом и приносил из спальни заведенный на утро будильник. Спина и шея после таких ночей побаливали, но Йозеф ничего не мог с собой поделать. Люцидол, который он иногда принимал на работе, сбивал сонливость и нарушал график сна.  

 Переобувшись в мягкие домашние туфли, Йозеф поднялся на второй этаж и скрылся в своих покоях. Миновав коридор с бордовыми обоями, на стенах которого горели светильники в виде морских раковин, он прошел через спальню в зеленых тонах и повесил пиджак в гардеробной. Решив не переодеваться в домашнее, Йозеф накинул вместо пиджака вишнево-красный атласный халат. 

 В коридоре стояла мягкая тишина. Йозеф толкнул деревянную дверь кассетной и скрылся в темноте. Тихо щелкнул выключатель. Вспыхнуло соцветие люстры, по комнате разлился теплый желтый свет. На ореховом паркете лежал пестрый турецкий ковер, по темно-зеленым обоям вился ботанический узор. В комнате было чисто, но Йозеф хотел убрать всё, что могло вызвать вопросы – как он обычно делал перед приходом Марины.

 "Впрочем, какая теперь разница?.." - тоскливо подумал Йозеф, вспомнив реакцию коллег на своё утреннее откровение. К тому же, ему предстояло продемонстрировать Марине нечто более сомнительное, чем хлыст для верховой езды.

 Лениво поправив на диване пестрые подушки, Йозеф переложил плед на кресло-качалку, которое стояло в противоположном углу – возле задернутых бордовых штор, стеллажа с виниловыми пластинками и столика с проигрывателем. Отражение Йозефа скользнуло по стеклянным дверцам шкафа, за которыми виднелись кассеты и книги, дробно рассыпалось по мозаичным дверцам соседнего шкафа, не позволявшим рассмотреть содержимое. Йозеф вернулся к дивану и включил торшер, дернув за цепочку. Желтоватое свечение коснулось кофейного столика, где стояла чистая пепельница, подкралось к громоздкому телевизору с кассетным магнитофоном.

 Помрачнев, Йозеф сел на диван и закурил. Он сидел, чуть ссутулившись, и безучастно смотрел на тусклый экран выключенного телевизора. Пепел осыпался с сигареты в хрустальную пепельницу. На верхней полке шкафа с мозаичными дверцами, где Йозеф хранил свою коллекцию экстремальной порнографии, стояли в ряд шесть кассет с фильмами студии "Макабр". Эта часть коллекции не вызывала у Йозефа эротического волнения – Бабич слишком часто сводил сюжет к ампутации.

 Ткнув окурком в пепельницу, Йозеф резко встал и подошел к шкафу. Достав с верхней полки стопку кассет в траурно-черных футлярах, Йозеф перенес её на кофейный столик.

 "Увечная сука", - сообщало белое название на футляре верхней кассеты. Искривленные буквы напоминали колючую проволоку.

 Йозеф поморщился. Обложка была красноречивой. Главный герой, – темноглазый брюнет лет двадцати с волнистой челкой, - сидел на краю кровати в номере захудалого мотеля. Слева виднелись прислоненные к тумбочке костыли. Справа попадало в кадр мужское туловище в рабочих штанах. Брюнет сидел косолапо, сдвинув колени, его руки были связаны за спиной. Рабочий удерживал голову брюнета у своего паха. Брюнет давился, утыкаясь носом в лобок. Как и следовало ожидать, главный герой носил очки.  

"Мотель, конечно же… - с досадой подумал Йозеф, замерев над кофейным столиком. – И рабочий. И всё остальное…".

 Искривив губы, Йозеф схватил кассету и сунул её в середину стопки. Потом вспомнил, как подслушал утром разговор Бабича с Лазович, и усмехнулся. Ему даже не пришлось что-то делать, чтобы избавиться от Бабича – тот сам навлек на себя проблемы.

 "Иначе и быть не могло", - усмехнулся Йозеф и вернулся к шкафу.

 Со средней полки он взял двенадцать кассет "Потерянного рая" за сорок девятый год – именно тогда, по словам Марины, снимались Купина и Сапега. На нижней полке хранились различные журналы, но Йозефа интересовали лишь "Сумерки человечества" за два предыдущих года - в киноиндустрию Купина и Сапега попали не сразу.

 Вновь сев на диван, Йозеф окинул взглядом то, что могло помочь следствию. Черная стопка из шести фильмов Бабича, болезненно-яркая башня кассет "Потерянного рая", ворох журналов с обложками в холодных тонах… Отрешенная Лазович резала себе бедра, щуплого клерка насиловал бомж, валялся на полу молодой невит в полицейском кителе. "Потерянный рай" и "Сумерки человечества" выпускали продукцию ежемесячно, но объем детективной работы был не таким уж и большим.

 Раздался резкий стук в дверь. Йозеф вздрогнул.

- Доамна Вранич здесь, домнул, - донесся из-за двери приглушенный голос служанки. 

- Надеюсь, мы можем войти, - так же приглушенно добавила Марина.

- Да-да, конечно, - опомнился Йозеф.

 Дверь приоткрылась, в кассетную вошла молодая блондинка в сером платье и фартуке. Не обращая внимания на россыпь непристойных обложек, она оставила поднос на кофейном столике и удалилась. В покатом боку чайника застыл бледный блик люстры, над чашками с черным чаем поднимался пар. На большой тарелке сгрудились бутерброды с красной рыбой и зеленью. Йозеф редко ел рыбу, но не хотел смущать Марину своей овощной диетой.

- Я работаю, а ты тут развлекаешься, - поддела его Марина, усаживаясь рядом. В руках она держала бумажный пакет.

- Если бы ты не приехала раньше времени, ты бы этого не увидела, - отшутился Йозеф. - Что в пакете?

- Чистые кассеты. Надеюсь, двадцати штук хватит. Иначе придется нести часть твоей коллекции на работу, чтобы скопировать всё там.

- Ни за что. Если Броз увидит мои кассеты, то по старой привычке их конфискует.

- Да ладно, не волнуйся. Сам потом перепишешь, а копии отдашь мне, - Марина поставила пакет на пол. – Пока что фильмы не нужны, но могут понадобиться в будущем.

 Закатав рукава рубашки, Марина взяла бутерброд, съела его в один укус и сразу же потянулась за вторым. Йозеф терпеливо ждал, когда Марина поест – она явно еще не ужинала. Когда тарелка опустела наполовину, Марина наконец посмотрела на Йозефа.

- Начнем с Бабича. Перепиши для меня все его фильмы, - деловито сказала она. – Пока они копируется, проверим остальное.

 Йозеф не возмутился приказу. Осторожно взяв тяжелый бумажный пакет, он сел перед телевизором по-турецки. К счастью, все фильмы Бабича длились не более часа. Йозеф повернул ручку справа от темного экрана, раздался щелчок. Телевизор ожил, глухо загудел. Через полминуты на экране появились вечерние новости - вект в сером костюме рассказывал про тайфун в Сиаме. Йозеф повернул другую ручку, переключаясь на проигрыватель. Вечерние новости сменились синим экраном.

 Включив проигрыватель, Йозеф вставил в его нижнюю половину фильм Бабича, а в верхнюю половину – чистую кассету. Затем одновременно нажал обе кнопки воспроизведения. На черном фоне появилась простая белая надпись - “Муки сломленной нимфы”. Раздался утробный шум, в котором смешивались чей-то низкий замедленный голос, грязное эхо электрогитары и рваные шорохи. По темной вечерней улице шла, стуча каблуками, Лазович, снимаемая оператором на ручную порткамеру. Йозеф повернул третью ручку на телевизоре, полностью выключив звук. Ему не хотелось лишний раз отвлекаться от работы.

 Поправив очки и сбившийся ворот халата, Йозеф вернулся на диван. На кофейном столике перед Мариной лежал толстый блокнот.

- Это "Потерянный рай"? – спросила Марина, указав на стопку кассет в ярких футлярах: кроваво-красных, мертвенно-голубых, ядовито-розовых. На боковых гранях темнели жирные буквы, корчились молодые лица.

- Да. Двенадцать фильмов, - ответил Йозеф. - На обложках перечислены исполнители главных ролей, остальных обычно указывают в титрах.

- Остальные нам и не нужны. Купина и Сапега снимались в главных ролях. Я хочу опросить тех, кто провел с ними много времени, - сказала Марина, взяв первую кассету, на обложке которой насиловали клерка. - Начни пока с конца.

 Стараясь не коситься на экран телевизора, где испуганную Лазович тащили по коридорам больницы два медбрата-векта, Йозеф принялся за работу. Ему сразу же повезло. В фильме "Мусорная шлюха 8" снимался Виктор Купина, известный публике под псевдонимом Мортен Линд. Но снимался он почему-то один – без Сапеги.

 "Странно... За близнецов заплатили бы больше", - подумал Йозеф и осмотрел обложку.

 Связанный и избитый Купина валялся возле мусорных баков. Белую рубашку покрывали грязные разводы, пышный черный галстук сбился, подтяжки носков перекосились. Внизу были обозначены лишь четыре фамилии – все норвежские и точно ненастоящие. Йозеф перевернул кассету. Над аннотацией, в трех интригующих кадрах, не оказалось никого, кроме Купины: ему надевали на голову пакет для мусора, посыпали окурками и пеплом, запихивали в рот яблочные огрызки. Брезгливо поморщившись, Йозеф отложил кассету.

 Во втором фильме, где снимался Купина, - снова один, - половых актов не было вообще. Название, как это обычно бывало с фильмами "Потерянного рая", не отличалось изобретательностью – "Пытки лица 5". Обложка демонстрировала Купину, снятого по грудь, привязанного к стулу на фоне голубого кафеля. Рыжие волосы с темными корнями были растрепаны, очки в черной оправе сползли к кончику носа. Рот, набитый грязными тряпками, был уродливо стянут прозрачным скотчем. Из ноздри торчал окурок. Прозрачная красная рубашка позволяла разглядеть татуировку под правой ключицей – черный контур полумесяца и звезд.

 "И там, и тут какой-то мусор…" – задумался Йозеф, но догадка так и не превратилась в полноценную мысль.

 Вскоре неизученных кассет не осталось. На экране телевизора безмолвно целовались Лазович и тощая актриса-невит с розовыми волосами. Медсестры в коротких халатах поливали их кровью.

- У меня два фильма, - кратко сообщил Йозеф.

- Аналогично, - отозвалась Марина. - В одном Купина и Сапега снимаются вместе, в другом почему-то снимается только Купина. Возможно, он был в их паре более… выносливым.

 Йозеф покосился на одну из кассет, которые лежали перед Мариной – "Пытки лица 3". Длинный нос Купины был оттянут вверх металлическим крюком и напоминал свиной пятачок, из ноздрей торчали дымящиеся сигареты. В серебристом кольце кляпа влажно поблескивала темная полость рта. Под прозрачной рубашкой чернели ремни портупеи, шею охватывал чокер со звездой. В заплаканных глазах Купины читалась усталость.

- Возможно, он еще жив, - тихо предположил Йозеф.

- Вероятность мала, но она хотя бы есть, - согласилась Марина. - Насчет Сапеги я сильно сомневаюсь. Он играл невинного близнеца. Возможно, он и в жизни таким был.

 Йозеф потянулся к тарелке с бутербродами и, съев один, запил его чаем. На экране телевизора Лазович и тощую актрису отмывали от крови в больничной душевой, грубо поливая из шланга. Марина внимательно осмотрела все четыре кассеты, вновь изучила список псевдонимов, которые она выписала в блокнот.

- Нужно найти трех типов из "Мусорной шлюхи" и еще двух из "Преступления в ванной", - подытожила она. – В "Пытках лица" видны чьи-то руки, но псевдоним не указан, так что придется искать в титрах.

 Поежившись, Йозеф с опаской покосился на Марину.

- Да, - ровным тоном согласился он. – В титрах они точно должны быть.

- Выпиши их и принеси мне завтра. Мне понадобятся имена, - Марина похлопала ладонью по кассетам с "Пытками лица". - Отправлю в “Потерянный рай” Броза, пусть потрясет там всех.

- Будет сделано, - заверил Йозеф.

 Он был даже рад, что ему не придется смотреть перед сном еще один фильм Бабича - хоть и мельком. Между фетишем на ампутацию, который стал набирать популярность после войны, и пытками лица, порожденными тридцатилетним запретом на изображение орального секса, Йозеф предпочитал второе.

- Теперь я понимаю, почему хорватов считают жестокими, - сказала Марина, оглядывая обложки со страдающими актерами. - В Норвегии эротика легальна уже двести лет, но там такого почему-то не снимают.

- Потому и не снимают. Им не нужно было обходить законодательство.

- Может, это из-за войны? – предположила Марина.

- Да, наверное… - задумчиво согласился Йозеф, вспомнив о печально известной фотографии военных лет.

Солдат ЧВК “Ястреб”, которую спонсировал его покойный прадед, Клод Ауэрбах, стоял над связанным сербом в гражданской одежде, занеся для казни кувалду. Мировая война окончилась поражением Моравии, военные преступления которой осудили на Европейском трибунале. Локальную войну между балканскими государствами, которая неизбежно началась после марша Моравии на Европу, сочли региональным конфликтом, не стоящим внимания. Хорватия оккупировала Словению, Сербия оккупировала Албанию. Приграничные области между Хорватией и Сербией до сих пор оставались бесплодной землей, пропитанной химическим оружием.

- Давай проверим журналы, - напомнила Марина.

  Очнувшись от раздумий, Йозеф придвинул стопку журналов поближе. “Сумерки человечества”, - сообщал черный заголовок, набранный острым готическим шрифтом. Марина посмотрела на обложку и скривилась. На боку, забившись в угол беленой комнаты, лежал молодой невит с темными волосами, одетый в носки с подтяжками и синий полицейский китель, сползший с плеча. Невит смотрел в кадр из-под тяжелых век, будто не совсем понимая, где он находится. Вокруг головы, впиваясь в углы рта, был обвязан форменный синий галстук. На руках, скованных за спиной, поблескивали наручники, на полу валялся молоток с окровавленной рукоятью. “Служить и защищать”, - сообщал подзаголовок в правом нижнем углу.

- Треть журнала занимают рассказы, другую треть - фотографии, - поспешил объяснить Йозеф, заметив реакцию Марины. - В каждом выпуске есть рубрика “Запредельное”. Там обычно печатают что-нибудь… тематическое.

- Почему у него такое выражение лица? – странным тоном спросила Марина.

- Это нишевый журнал. Они платят моделям, чтобы те изображали дискомфорт, - ответил Йозеф и, замявшись, добавил. - Или хотя бы не изображали радость.

- Зачем?

- Если пытаемый персонаж наслаждается происходящим, садистам неинтересно на это смотреть, - произнес Йозеф. Он подобрал нейтральные слова, но из-за этого фраза прозвучала еще ужаснее. 

 “Это была плохая идея… - с сожалением подумал он. - Впрочем, уже поздно”.

- Ладно… - скептически отозвалась Марина. - Это хотя бы не фильмы Бабича.

 Йозеф покосился на мельтешение холодных оттенков на экране. Медсестра с черным каре насиловала Лазович протезом руки. На бедрах Лазович кровоточили глубокие порезы с вывернутыми краями.

- Псевдонимы моделей и фотографов обычно указывают под фотографиями, - сказал Йозеф, переводя разговор на другую тему. - Так что…

- Верхняя половина твоя, - перебила его Марина и положила перед ним журналы. С зернистой обложки на Йозефа измученно смотрел невит в полицейском кителе.

 Не став возражать, Йозеф принялся изучать плотные страницы. Мортен и Юхан Линд нашлись не сразу. В выпуске, посвященном утоплениям, они лежали, связанные и испуганные, в неглубокой яме, куда лилась из шланга вода. Поддерживая имидж близнецов, Купина и Сапега были одеты одинаково: прозрачные белые рубашки, серые шорты из костюмной ткани, черные носки со шнуровкой в виде лент. Еще раз Мортен и Юхан Линд появились в выпуске, посвященном общественным уборным. Прикованные к писсуару, они стояли на коленях на чистом белом кафеле и тоже были одеты одинаково - в белые рубашки с пышными черными галстуками.  

- За это кто-то платит? - послышался удивленный вопрос Марины.

 Йозеф повернул голову. Марина продемонстрировала ему разворот. Связанного Сапегу держала за волосы рука в кожаной перчатке, с его губы свисала вязкая нить рвоты. Кривясь от отвращения, Сапега смотрел на Купину – придавленный ногой в армейском ботинке, тот слизывал лужицу рвоты с бетонного пола. Ворот его рубашки и галстук были испачканы той же массой.

- Да. Эметофилы, - как можно спокойнее ответил Йозеф.

- И за это? - Марина сунула ему под нос другой журнал. Купина и Сапега, связанные вместе черной веревкой, лежали в гробу, закусывая один на двоих резиновый кляп.

- Ага, - подтвердил Йозеф. - Некрофетишисты.

- Чаще тебя латынью пользуются только наши психиатры, - усмехнулась Марина.

- Это древнейший греческий. Еще допожарный.

- Иногда ты бываешь жутким занудой, - сказала Марина, вооружаясь ручкой. - Ладно, давай всё сюда. Составлю список для Броза.

 Йозеф осторожно положил перед ней свою пару журналов. Взяв чашку с чаем, он принялся жевать бутерброд. Марина внимательно изучала нужные страницы и выписывала имена потенциальных свидетелей в блокнот. На экране телевизора Лазович насиловали в больничной душевой пациенты обоих полов. Первый фильм Бабича подходил к концу.

- Готово, - удовлетворенно произнесла Марина и захлопнула блокнот. - Не могу сказать, что это было приятно, но потратить неделю на болтовню с их начальством было бы гораздо хуже.

- Я принесу завтра то, что успею переписать сегодня. Фотографии скопирую и тоже принесу, - пообещал Йозеф.

- Не трать на это прям всю ночь. Ты нужен мне бодрым, - встала с дивана Марина. - Завтра будем ездить по адресам.

- В Загребе?

- И не только. Если уложимся вовремя, придется ехать еще и в Вуковину, - нахмурилась Марина.

- Кто там живет? - спросил Йозеф.

- Мать Купины. Он уехал оттуда в шестнадцать лет, - ответила Марина, её взгляд стал холодным, как у Броза. Йозеф помолчал, ожидая объяснения, но его не последовало.

- Я провожу тебя вниз, - сказал он.

 Когда Марина покинула “Красный пион”, растворившись во мраке открытых ворот, Йозеф вернулся в кассетную. Экран телевизора был ядовито-синим. Вынув из проигрывателя свежую кассету, Йозеф подписал её маркером и положил на кофейный столик. Затем, поставив копироваться "Пытки лица 5", удалился в ванную.

 Щелкнул выключатель, загорелась потолочная лампа. Йозеф замер на пороге ванной и медленно, словно не решаясь войти, окинул помещение взглядом. Нежно-голубой кафель отливал бензиновыми разводами, над белоснежной ванной пестрела оттенками красного мозаика с японскими карпами. Йозеф отрешенно смотрел на пол в центре ванной. Там ничего не было.

 Стряхнув неприятное чувство, Йозеф прошел к раковине. Над раковиной висело большое зеркало, по бокам от него выстроились на полках пестрые флаконы. Вытянув из зеленой упаковки влажную салфетку, Йозеф протер лицо. Скомканная салфетка, испачканная бежевым и синеватым, упала в мусорную корзину под раковиной. Йозеф критически осмотрел свое настоящее лицо: не такое бледное, как ему хотелось бы, чуть землистое, с нездоровыми синякам под глазами - подлинными и потому отталкивающими. Правое веко чуть обвисало, но Йозеф был уверен, что никто, кроме него, этого не замечает. Два года назад оно опустилось до такой степени, что Йозефу пришлось делать пластическую операцию. Коллеги из полиции связывали это с употреблением люцидола.

 Вернувшись в кассетную, Йозеф понял, что отсутствовал дольше, чем ему казалось. На экране телевизора беззвучно дергался привязанный к стулу Купина, чьи-то руки в кожаных перчатках набивали ему рот грязными тряпками. Йозеф попытался определить пол человека, который стоял у Купины за спиной, но свободный черный пиджак делал эту задачу невозможной. Пройдя к шкафу с прозрачными дверцами, Йозеф распахнул их и оглядел еще одну свою коллекцию. Верхние полки занимали фильмы ужасов про каннибалов, вампиров и месть за изнасилование. На нижних полках стояли книги - романы ужасов, триллеры и детективы. Многие из них были норвежскими.

Взяв первую попавшуюся книгу, Йозеф улегся на кожаный диван. У него было еще два часа, чтобы скопировать кассеты и выписать псевдонимы актеров. Йозеф неспешно курил и читал “Сад повиновения” - один из многочисленных романов о хорватских концлагерях времен минувшей войны. Молодой невит по имени Франтишек, угнанный в плен хорватскими войсками, выживал в лагерном борделе: делал всё, что от него требовали солдаты, терпел издевательства со стороны жестокого надсмотрщика, принимал ухаживания хорватского офицера, который приносил ему деликатесы. На экране телевизора Купина отчаянно моргал слезящимися глазами, в одной из его ноздрей дымилась сигарета. В пепельнице на кофейном столике сгрудились окурки.

Йозеф медленно пробирался сквозь абзацы и чувствовал, как сползает в сон. Пульсировал вишневый кафель, под ухом ритмично гремело железо, тело охватывал холод. Йозеф не мог переступить порог ванной – темно-красной, отделанной мелкой кафельной плиткой. Йозеф неотрывно смотрел на пол в центре ванной и пытался рассмотреть то, что там произошло, но не мог ничего увидеть.